Отдельные попытки создать подобное хозяйство там, где для этого были благоприятные условия, предпринимались в конце XIV—XV в. по всему Центральноевропейскому региону, но широкий размах они приобретали прежде всего там, где стремления феодалов к повышению доходности своего хозяйства совпадали с международной экономической конъюнктурой. Интенсивное экономическое развитие ряда стран Западной Европы (прежде всего Нидерландов) привело к выделению ряда районов с повышенной плотностью городского населения, потребности которого в продовольствии (прежде всего хлебе) не могли быть удовлетворены местной деревней. Тем самым создавался новый емкий рынок сбыта сельскохозяйственных продуктов из тех частей Европы, где они не поглощались полностью местным рынком. Разумеется, такая возможность могла быть реализована там, где имелись удобные (в то время преимущественно водные) пути доставки этих продуктов в районы потребления. Применительно к такому району, как Нидерланды, речь могла идти в первую очередь о землях у южного побережья Балтийского моря. С конца XIV до конца XV в. ареал земель, на которые оказывала воздействие эта конъюнктура, расширялся, захватив в Центральноевропейском регионе польские земли.
О становлении здесь в широких размерах фольварочно-барщинного хозяйства убедительно говорят данные о происходившем с конца XIV в. росте отработок, которые уже начинают измеряться не числом дней в году, а числом дней в неделю. Статут князя Януша Мазовецкого 1421 г. устанавливал общую для всего княжества норму барщины — один день в неделю с полного надела («лана»), а в церковных имениях Малой Польши, по данным, собранным Яном Длугошем, отработки в ряде случаев достигали уже двух-трех дней в неделю. Резко возросли, в частности, транспортные повинности, так как крупные феодалы стремились сами доставить зерно в балтийские порты, не прибегая к посредничеству местных купцов. Начался также экспорт «лесных товаров», в которых нуждалось зарождавшееся промышленное производство Западной Европы. Все это вело к явлениям «феодальной реакции».
Закономерным следствием ухудшения положения крестьян в такой ситуации явилось усиление классовой борьбы в деревне. На начальном этапе «феодальной реакции» распространенной формой борьбы крестьян была жалоба в государственный суд на нарушение договора. Подобные жалобы иногда давали положительный эффект, но с течением времени все реже. Кроме того, подобный путь борьбы был нереален для крестьян, не обладавших письменными договорами. Важной формой борьбы становился уход крестьян из владений тех феодалов, где условия для их деятельности ухудшались. Он осуществлялся как в легальной (переход), так и в нелегальной (бегство) форме. Вопрос о крестьянском переходе и сыске беглых занимает большое место во второй половине XV в. в законодательстве всех трех центральноевропейских государств. Следует отметить, что речь шла не столько об ограничениях крестьянского перехода, которые имелись и раньше, сколько о явной тенденции к ликвидации самого этого обычая. Одновременно ряд актов упрощал процедуру сыска беглых и усиливал санкции за их прием. Стало также отвергаться практически признававшееся ранее за городами право оставлять в своих стенах беглых, проживших в них определенный срок. Интенсифицировались и такие более активные формы борьбы, как отказ от исполнения повинностей, нанесение ущерба барскому имуществу, разбои. По сравнению с предшествующим периодом подобные выступления крестьян против существующего порядка стали более массовыми.
Должно быть также отмечено массовое участие крестьян в гуситском движении, в особенности на его высшем этапе — на рубеже второго и третьего десятилетий XV в. Помимо самого факта активного участия крестьян в центральных социально-политических конфликтах этого периода, заслуживает внимания определенная их восприимчивость к проповеди уничтожения всего существующего порядка (разделения общества на сословия и государства) и установления равенства имуществ, исходившей от представителей левого крыла таборитов — идеологов городской бедноты. Крестьяне приняли участие не только в массовых паломничествах на «горы», организованных гуситскими проповедниками, но и в попытках создания укрепленных «лагерей» для «ревнителей божьей правды».
В наиболее известном из них, Таборе, где на начальном этапе его существования была предпринята попытка осуществить равенство имуществ на практике, поселились многие деревенские жители Южной Чехии. Много крестьян вошло и в состав «полевых войск» гуситов. Гуситские военные уставы фиксировали их право на получение определенной доли военной добычи. Однако в гуситском движении крестьянству не принадлежала ведущая роль, в нем оно не выступило как самостоятельная сила и не выдвинуло своих особых требований.
Для изучения высших форм классовой борьбы крестьянства в эпоху развитого феодализма особый интерес представляет крестьянское восстание в Трансильвании 1437—1438 гг. О том, чего добивались крестьяне, дает хорошее представление текст соглашения, заключенного в июле 1437 г. дворянами Трансильвании с крестьянскими представителями под давлением восставших. По этому соглашению крестьянам гарантировались право перехода и возможность свободно распоряжаться своим имуществом по завещанию, а их повинности должны были ограничиваться уплатой небольшой денежной ренты, натуральными приношениями полусимволического порядка и барщиной в размере одного дня в год. Наложенные на население натуральные поборы, такие, как «девятина» — девятая часть зерна и вина или десятина свиней и пчел, подлежали ликвидации. За соблюдением принятых решений должен был наблюдать особый орган — крестьянское собрание.