История Европы. Том 2. Средневековая Европа. - Страница 143

К оглавлению

143

Церковные феодалы благодаря своему экономическому могуществу и идеологической функции — оправдания и сохранения существующего строя — пользовались огромным политическим влиянием, особенно в XI—XIII вв., когда шла острая борьба за политическое верховенство между светскими государями и папством. Среди церковных феодалов во всех странах региона намечались две партии: одна стояла за усиление центральной власти в своих странах, ее представители охотно занимали высшие посты в королевской администрации; другая, напротив, поддерживала папские претензии на политическое господство в Западной Европе, препятствовала усилению светской власти королей, сближаясь на этой почве с крупными светскими феодалами.

Богатства церкви вызывали зависть и раздражение не только у крестьян и горожан, но и у светских феодалов, которые боролись с церковниками за земли и доходы, добиваясь иногда запрещений даровать земли церкви. (В 1279 г. такое запрещение было сделано, например, королем: Эдуардом I в Англии.)

Иерархия в среде светских феодалов в XII—XIII вв. еще более усложнилась. Она строилась по принципу отношения феода (фьефа) держателя к королю, стоявшему во главе этой иерархии: непосредственно от него держали крупные феодалы (князья, графы), от них (а иногда и непосредственно от короля) — менее крупные феодалы (бароны в Англии, Германии, Шотландии, бароны и шателены во Франции), от них — более влиятельные рыцари (milites). В самом низу этой лестницы стояли мелкие бедные рыцари (иногда они назывались «однощитными»). Во Франции и Германских землях отношения внутри иерархии регулировались правилом «вассал моего вассала не мой вассал», в Англии король считал своими вассалами и вассалов низших ступеней (арьервассалов).

В масштабе всего региона в XI—XIII вв. происходила консолидация сословия светских феодалов. Она находила свое внешнее выражение в том, что термин рыцарь — воин (miles), которым ранее обозначались только представители низшего слоя феодалов, теперь переносился на все их слои и становился синонимом знатности, благородства — в противовес нижестоящим — крестьянству, горожанам. В то же время это обозначение светской знати противопоставляло ее как сословие воинов церковным феодалам. Сохранялось, однако, и прежнее, более узкое, значение этого термина для обозначения низших слоев класса феодалов.

В Северной Франции это новое осмысление термина относится к началу XII в., во Фландрии — к концу этого столетия, в Германских землях и в Англии — к рубежу XIII в. Оно имело как материальные, так и идеологические причины. С одной стороны, удорожание в конце XI — начале XII в. рыцарского снаряжения требовало, чтобы рыцарь был богаче, чем раньше, что сближало его со знатью. С другой стороны, рост сословного самосознания светских феодалов обусловливал их стремление непроходимой гранью отделить себя от «подлых», неблагородных мужиков. Одним из главных признаков благородства в среде светских феодалов становится длинная родословная (по отцовской линии) — линеаж, что вызывает стремление каждого из них прославить доблести и моральные достоинства своих действительных или выдуманных предков. Одной из причин приверженности к линеажу было стремление светских феодалов поставить преграду проникновению в их среду богатых свободных крестьян и горожан. Последним, однако, иногда это все же удавалось; в Англии, например, разбогатевшие свободные крестьяне даже обязывались королем к принятию рыцарского звания, что вызывало еще большее стремление светских феодалов обособиться от этих «нуворишей».

Рост сословного самосознания рыцарства выражался и в его резко отрицательном отношении к крестьянству и горожанам. В этом светские и духовные феодалы были единодушны. Они считали, что крестьяне обязаны были беспрекословно кормить своим трудом все общество, и в то же время постоянно упрекали их в жадности и корыстолюбии (сравнивая со щедрыми рыцарями), но главное — в непокорности и неверности своим господам. Один из французских церковных писателей XII в. утверждал, что крестьяне, отказывающиеся трудиться на господина, «теряют все свои достоинства». Поэт-рыцарь Робер де Блуа в 60-х годах XIII в. призывал своих товарищей по классу не доверять сервам, так как они лишены чувства верности и готовы «ежедневно менять по своей воле сеньора», т.е., видимо, убегать от него.

Весьма враждебно в этот период было и отношение феодалов, как светских, так и духовных, к городам. Аббат Гвиберт Ножапский в начале XII в. называл коммуну «отвратительнейшим словом», так как она освобождает бывших вилланов от уплаты большинства сервильных повинностей.

В поношениях крестьян и горожан сквозит страх феодалов перед угрозой крестьянских и городских движений. Они ощущают себя «угрожаемым» классом. Такое представление отражало наличие острых социальных конфликтов в феодальном обществе.

Единые перед лицом мятежных низов, светские феодалы, как и церковные, находились, однако, в постоянных внутренних конфликтах. Причиной тому, с одной стороны, была все усложняющаяся и запутывающаяся феодальная иерархия, с другой — связанная с этим, а также с воздействием товарно-денежных отношений борьба между группами светских феодалов за землю и доходы и имущественное неравенство в их среде. Рыцарство в узком значении этого слова — мелкие феодалы — оставалось неравноправным по отношению к баронам, тем более к титулованной знати.

Соблазны городских товаров — дорогой утвари, оружия, богатой одежды, мехов, драгоценностей — стимулировали рост расточительности феодалов. Это вызывало отмеченные выше попытки усилить эксплуатацию крестьянства, которые, однако, далеко не всегда оказывались успешными, в частности, из-за ожесточенного сопротивления крестьян. В результате доходы феодалов все более и более не соответствовали их растущим расходам. Уже в XI в. наблюдаются сильная задолженность феодалов, прогрессирующее оскудение мелкого рыцарства. Как правило, феод передавался старшему сыну. Младшие часто оставались или совсем без земли, или с минимальным наделом. Молодые, раздраженные своими неудачами и бедностью, столь мало соответствовавшей их представлению о благородстве, готовы были на любые военные авантюры, образовывали в обществе беспокойный и неустроенный элемент, составляя буйные свиты более крупных сеньоров.

143