В городах региона уже в XIII в. наблюдалось значительное имущественное и социальное расслоение населения. Как и везде, оно делилось на городскую верхушку (патрициат), средний, собственно бюргерский слой и бедноту (городское плебейство).
Выделялись города из сельской округи не только своей ремесленно-торговой экономикой, но и своим внешним видом. Вместе с замками они изменяли однообразный сельский пейзаж Западной Европы. Городские стены, один из главных внешних признаков города, замыкали его в ограниченное пространство. В центре обычно находилось сердце экономической жизни города — рыночная площадь и его духовной жизни — кафедральный собор. Дома теснились вокруг них, образуя узкие улочки и переулки. Под стенами городов возникали пригороды, населенные частью переселившимися из деревни не цеховыми еще ремесленниками, частью мелкими держателями земли — огородниками, садоводами. Дальше обычно простирались общинные угодья города, а иногда и полевые наделы горожан, не порвавших с земледелием.
В Ходе формирования городского сословия зарождалось и сословное самосознание горожан. В ту пору оно в первую очередь противопоставлялось феодальной и церковной идеологии, было направлено на утверждение сословного достоинства бюргерства. В городском животном эпосе — «Романе о Лисе» (возникшем в Северной Франции и затем широко распространившемся в регионе) — его главный герой Лис Ренар, символизирующий деловитого и ловкого горожанина, выступает неизменно победителем в столкновениях с сильными, но глупыми феодалами — медведем Бреном, злым, всегда голодным волком Изенгрином — мелким хищником-рыцарем, глупым придворным проповедником — ослом Бодуэном. В аллегорической поэме «Роман о розе», возникшей во второй половине XIII в. в городской среде Франции, автор второй ее части Жан де Мен выдвигает новое, городское в своей основе, понимание доблести и благородства, противостоящее рыцарскому. По его словам: «Все благородство в поведении. А знатное происхождение не стоит ровно ничего, коль сердце подло и черство». Жан де Мен высмеивает феодалов, кичащихся доблестью своих предков и своими успехами в псовой и соколиной охоте. Он говорит, что они «подлы и по своей природе злы», «чужою доблестью богаты, от предков по наследству взятой», которая, по мнению поэта, отнюдь не делает их благородными.
Стремление городского сословия к самоутверждению проявляется и в высокой оценке его представителями своей политической роли. Так, французские города, оказавшие помощь королю Людовику IX (середина XIII в.) в борьбе с феодальной лигой, по сообщению официальной «Большой французской хроники», считали, что они «могут дать столько добрых людей, что те обеспечат безопасность короля».
Города, наряду с общим ростом населения, резко повысили спрос на сельскохозяйственные продукты, прежде всего зерно, следствием чего был рост цен на них (в Англии, например, с конца XII до конца XIII в. более чем в 2,5 раза). Поскольку на местных рынках преобладала продукция крестьянских хозяйств, это, казалось бы, было для них выгодно. Однако извлечению выгоды мешала монополия феодалов на земельную собственность, которой они пользовались, чтобы усиливать эксплуатацию крестьян, по мере того как развитие рынка повышало потребности феодалов в дорогих городских товарах.
Несмотря на широкий размах внутренней и внешней колонизации, во всех странах региона ощущалась нехватка земли и не только из-за быстрого роста населения. Используя свое право собственности на нее, феодалы сокращали крестьянские наделы в 3-4 раза при сохранении прежней ренты, что повышало норму эксплуатации крестьян. Сокращение размеров надела крайне ограничивало возможности накопления в крестьянском хозяйстве. Отрицательные последствия малоземелья для крестьян усугублялись еще тем, что феодалы с середины XII в. повсеместно повели наступление на общинные угодья, отнимая их в свое индивидуальное пользование или раздавая за высокую ренту новым держателям.
В большинстве стран региона уже в XII в. связи деревни с рынком осуществлялись в основном через крестьянское хозяйство. Заинтересованные в получении с крестьян необходимой им звонкой монеты, феодалы в этом случае предпочитали раздавать большую часть домена в держания, ликвидировали барщину, заменяя ее сначала натуральным, а затем и денежным оброком, часто в повышенном размере. Несмотря на связанное с этим иногда усиление эксплуатации, положение крестьян улучшалось: ослабевали узы внеэкономического принуждения и шел процесс освобождения лично зависимых крестьян.
Во Франции к середине XIII в. значительно сокращается число сервов, утверждается так называемая «чистая сеньория», в которой домен был невелик или совсем отсутствовал, основная часть земли находилась в руках наследственных держателей-крестьян, поземельно-зависимых и плативших феодалу обычно денежный «ценз». В Северо-Восточной Франции, во Фландрии и нидерландских княжествах «чистая сеньория» сочеталась уже в это время с широким распространением краткосрочной издольной аренды, которая не обеспечивала земледельцам наследственных прав на землю.
В Германских землях на северо-западе — в Нижней Саксонии, Вестфалии, а также на юге, в Баварии, в XIII в. возобладала тоже «чистая сеньория», но не с наследственными держаниями, а с краткосрочной арендой уже лично свободных крестьян. На Среднем Рейне и в юго-западных областях (Швабия, Франкония) господствовала так называемая «окаменевшая сеньория», где сохранялась старая вотчинная организация с наследственными крестьянскими держаниями, за которые теперь уплачивалась в основном денежная рента. В Заэльбье, где в процессе немецкой колонизации лично свободные крестьяне-колонисты в то время не знали барщины и серважа и где города были много слабее, положение крестьян в XII—XIII вв. оставалось более или менее стабильным. Здесь натуральная рента сочеталась с денежной.