История Европы. Том 2. Средневековая Европа. - Страница 254

254

Центральным вопросом для членов московского кружка был, вероятно, вопрос о границах власти государя. В «Повести о Дракуле», распространенной в их кругу, нарисован идеал дальновидного, хотя и жестокого государя, казнившего всех, «кто учинит кое зло, татьбу или разбой, или кую лжу или неправду», вне зависимости от его сословного положения. В своей практической деятельности представители московского кружка утверждали единовластие великого князя всея Руси, за что некоторое время пользовались сочувствием Ивана III.

На противоположных позициях стояли воинствующие церковники, стремившиеся отстоять особое место церкви в системе складывающихся внутри страны отношений. Как реакция на ущемление прав церкви в процессе объединения страны, в особенности в Новгороде, в конце XV в. была создана теория превосходства духовной власти над светской. «Слово кратко», происходившее из кружка новгородского архиепископа Геннадия, ясно и четко формулирует эту идею: «Следует больше повиноваться духовной власти, нежели мирской». Однако для проведения этой идеи в жизнь уже не было реальных предпосылок. Великокняжеская власть опиралась на многочисленный слой детей боярских — средних и мелких феодалов, заинтересованных в секуляризации или хотя бы секвестровании церковных земель для дальнейшего расширения поместного фонда. Кроме того, сама церковь вынуждена была прибегнуть к поддержке великокняжеской власти в борьбе с еретиками. При этом и сами защитники ортодоксальной церкви не могли не признать необходимости некоторых реформ, в первую очередь в отношении монашества. Иосиф Волоцкий предлагал установить строжайшую дисциплину и соблюдать внешнее благочиние в монастырях, но признавал необходимым сохранение монастырского землевладения, требовал беспощадной расправы с инакомыслящими, настаивал на вмешательстве государства в дела церкви.

В противоположность «иосифлянам» (как назывались сторонники волоцкого игумена) другое внутрицерковное течение — «нестяжатели», также стремившееся к укреплению пошатнувшегося престижа монастырей, предлагали для этого иные средства. Основоположник этого течения Нил Сорский требовал нравственного самоусовершенствования монахов путем жестокой аскезы и внутренней («умной») молитвы. «Нестяжатели» осуждали приобретение монастырями населенных земель, которые они предлагали передать в руки епископов — глав церковных епархий. Взяв за образец хозяйство северных монастырей, они призывали ограничиться лишь «самоплодными» землями, т.е. усольями — соляными источниками, водами с их возможностями для мукомольного дела и рыболовства, лесами, богатыми зверем и ягодой. Сторонники двух главных церковных идеологов придерживались, таким образом, разных взглядов на будущее развитие монастырей и их место в экономической и социальной жизни русского общества (теория Волоцкого предусматривала широкую раздачу милостыни в монастырях, «нестяжатели» передавали эту миссию в руки белого духовенства). Правда, и та, и другая теория не отрицала самой идеи «нищелюбия» и отводила церкви роль амортизатора социальных конфликтов феодального общества. Церковный собор 1503 г. сделал попытку исправления церковного быта и нравов, запретив взимать мзду за поставление (назначение) священников. Однако по вопросу об отказе монастырей от землевладения, поставленному самим Иваном III, «нестяжатели» потерпели поражение. Ивану III удалось добиться лишь ограничения иммунитетных прав церковных феодалов, в первую очередь митрополита.

Церковный собор 1504 г. принял новое суровое постановление: казнить осужденных ранее еретиков. В пламени костров погибли дьяки Иван Волк, Федор Курицын, их единомышленники — в Москве, Некрас Рукавов, архимандрит Юрьева монастыря Кассиан и др. — в Новгороде.

Власть церкви казалась незыблемой. В 1505 г. после смерти Ивана III поддерживавший ранее удельных князей Иосиф Волоцкий перешел на сторону великокняжеской власти, стал верной опорой нового великого князя Василия III. Он и его сторонники взяли теперь на себя миссию идеологического обоснования самодержавия. Они развивали идею божественного происхождения великокняжеской власти, которая, таким образом, приравнивалась к власти других европейских государей, правивших «милостью божьей». Этот аспект идеологического оформления верховной власти был особенно важен для упрочения престижа Русского государства на международной арене. Еще в 1489 г. в ответ на предложение германского императора короновать великого князя русские дипломаты объявили, что Иван III и так имеет «поставление от бога». Целый цикл памятников, известных в комплексе как «Сказание о князьях владимирских», созданных в связи с венчанием Дмитрия-внука (см. выше), которое впервые было совершено по образцу коронации византийского наследника престола, идеологически обосновывал самодержавную власть великого князя. Сам же великий князь на коронации выступал в роли, аналогичной византийскому императору. В «Сказании» излагалась новая версия происхождения русских государей от римского императора Августа через Пруса—Рюрика—Владимира Киевского, а великокняжеских регалий (в том числе и шапки, в летописях 20-х годов получившей название «шапка Мономаха» — из Византии от императора Константина Мономаха. Возводя род русских государей к Августу, а их власть к Византии при посредстве киевского князя, «Сказание» тем самым подчеркивало преемственность русских государей XV в. от князей Древней Руси, Византии и даже античного Рима. Проводя идею римско-киевского наследия, «Сказание» в обычной для средневековья форме поднимало международный престиж великого князя.

254